Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
— Так сразу, как же это?
З в а н ц е в. Не знаю, господа. Ничего не обещаю.
Мелькнув, исчезает фигура Павлова. Званцев кидается к нему.
— Иван Петрович, у меня и у ряда сотрудников не закончены работы.
П а в л о в (весело). И наплевать! Мы не можем терять ни минуты времени. У нас такой рычаг в руках. Нет, нет, никаких пищеварений!
Он поднимается вверх по лестнице, напевая марш из «Кармен».
Мы солдаты-молодцы…
Пам-па-ра-рим-пам…
К Званцеву подходит монтер — флегматик с перевязанной щекой. Он увешан проволокой и прочими деталями ремесла.
М о н т е р. Звоночки проводить повсеместно или как?
З в а н ц е в (раздраженно). Не знаю.
У дверей кабинета Павлов видит Варвару Антоновну. Изумляется:
— Это опять вы?
В а р в а р а А н т о н о в н а. Да, это опять я!..
Павлов в превосходном настроении.
Сощурившись, он оглядывает Варвару Антоновну:
— Ну что ж, нам упрямые нужны.
Подходит мрачный, взволнованный Званцев:
— Иван Петрович, мне нужно поговорить с вами.
Павлов удивленно оглядывает его, открывает двери кабинета.
— Готов всегда. Прошу…
Забытая Варвара Антоновна усаживается на диванчике.
В кабинете Забелин. Поздоровавшись с ним, Павлов усаживается в кресло и наблюдает за расхаживающим по комнате Званцевым. Переглянулся с Забелиным — что, мол, с Глебом Михайловичем?
З в а н ц е в (прерывающимся голосом). Я много лет с вами. И я всегда верил вам. И шел. Но сейчас есть грань, которую я не могу перейти. И не хочу.
П а в л о в. Вот как? Но почему же?
З в а н ц е в. Вы хотите изучать мозги, сознание? Но как? Сделали фистулу, вывели железку и собираетесь проникнуть в непознаваемое. Это… это все равно, что изучать в бинокль звездные миры.
П а в л о в (подойдя к Званцеву). Как вы сказали? Бинокль? Не бинокль, а телескоп, милостивый государь. И именно звездные миры. Мозг — миллиарды клеток, воистину целое мироздание!
Он подходит к окну, распахивает его. Ветер чуть трогает пронизанную солнцем портьеру и волосы Павлова. В окне высокое летнее небо и облака. Павлов протягивает руку, как бы демонстрируя небо, вошедшее в его очередной опыт.
П а в л о в. Вот, не угодно ли! Человек измерил расстояние до солнца, проник в глубины вселенной. А о том, какие процессы происходят здесь (хлопает себя по лбу), не знает. Это же стыдно! (Возвращаясь к Званцеву.) Человек не может быть счастлив, не поняв свой мозг. Не научившись управлять им. Это прямая задача физиологии! И для меня она сейчас заслоняет все!
З в а н ц е в (негодующе). Опомнитесь, Иван Петрович! Там область мысли, чувств, души…
П а в л о в (иронически). Души! Я натуралист. Я привык верить опыту. Что-то я не мог обнаружить до сих пор эту таинственную душу.
З в а н ц е в. Она непознаваема. Вы есть вы, а я есть я. У нас седеют волосы, мы стареем. Но мы остаемся каждый самим собой. И это неизменно, это не поддается изучению. Какою мерою можете вы измерить мое личное «я», которое всегда было моим, лично моим!
П а в л о в. Чепуха! Выдумки! Всё вы это выдумали. Кто вы такой? Кто вы такой?
Он наступает на оторопевшего Званцева.
— С какого возраста вы себя помните?
З в а н ц е в. Ну… лет с трех, четырех…
П а в л о в. А до этих четырех лет где вы были? Где было ваше личное «я»? Не знаете?
З в а н ц е в. Но… позвольте…
Варвара Антоновна, побледневшая от волнения, сидит на диване у дверей кабинета.
Слышен голос Павлова:
— Была только почва, полученная по наследству. И ваше «я» сложилось постепенно. В результате влияния внешней среды…
Павлов расхаживает по кабинету:
— Душа!.. Вздор! Гиря, болтающаяся в ногах у науки. И чем скорее мы ее отбросим, тем лучше! И потом, не путайте, мы не будем сейчас изучать человека. До этого еще очень далеко. Это — цель. А сейчас — тысячи опытов над поведением животных. Наблюдать и наблюдать, нацелившись в самые неведомые глубины мозга нашим телескопом, нашей замечательной железой! Вот что!
Званцев вскакивает. Он в крайней степени возбуждения:
— Вы стоите на краю бездны. И я не могу молчать. Остановитесь, пока не поздно! Ведь нет существа без понятия души, духа, называйте, как хотите… И мир не примет вашего объяснения. Вы что же, один против мира?
И если до сих пор Павлов был мягок, если он пытался убедить Званцева, то сейчас перед Званцевым вырастает другой Павлов — яростный и непримиримый. Он подходит к Званцеву, смотрит на него в упор:
П а в л о в. Вы… вы трус! Вот что! Вы ученый — или кто? Вы — трус! Лев Захарович сутками сидит здесь. Спасибо! (Отвешивает поклон Забелину.) А вы? Вы сколько лет вместе, и оказались так далеко. У вас предубежденный ум. Мозг создал науку, а теперь он сам станет подвластен ей, — вот истинно человеческое величие… А вы предлагаете мне остановиться. Да, на меня будут лаять из каждой подворотни. Возможно… но наших собачек им не перелаять!
Он отходит от Званцева. Стоит мрачный:
— А вот уж с вами… Не знаю, что и делать.
З в а н ц е в. Я знаю. Я уйду.
П а в л о в. Никуда вы не уйдете! Это я уйду, а вы… вы будете стоять на месте!
Званцев выбегает из кабинета. За ним Забелин. Стремглав пробегают они мимо Варвары Антоновны.
Павлов сделал было шаг к двери, потом поворачивается, проходит к окну, медленно и тяжело ступая. Садится в кресло.
В вестибюле Званцев надевает пальто. Волнуясь, запутался в рукаве.
Подошедший Забелин помогает ему.
З в а н ц е в (бурчит). Спасибо.
З а б е л и н (взволнованно). Глеб Михайлович, я знаю, как будет это тяжело Ивану Петровичу. И я…
З в а н ц е в (перебивает запальчиво). Если бы вы думали о нем, вы бы не пытались делать свою карьеру на этих бредовых идеях!
Забелин бледнеет. С трудом подавляет в себе желание ударить Званцева.
Кабинет Павлова.
Павлов попрежнему сидит у открытого окна, угрюмый, взволнованный. Он точно постарел за эти несколько минут.
Входит Варвара Антоновна. У нее дрожит голос:
— Иван Петрович, я новый человек здесь. И я не знаю еще, что я умею. Но я могу по пятнадцать часов сидеть в лаборатории. Это я смогу.
П а в л о в. Да, да. Хорошо. Спасибо.
Входит Забелин, удивленно оглядывает Варвару Антоновну.
П а в л о в. Вы подготовили собак? Пойдемте-ка в лабораторию. И никаких звездных миров. (Встав, он захлопывает окно.) Наболтали тут. Познакомьтесь… Так вот, господин терапевт… (Чуть улыбнувшись.) Будем считать капли собачьей слюны… И понадобится — так десять и двадцать лет. И мы многое узнаем, господин Званцев… И мы не будем одиноки. Нет! Мир поймет нас.
НО ДОЛГО МИР НЕ ПОНИМАЛ ЕГОНа фоне старинной башни под мерный торжественный звук башенных часов проплывает надпись:
АНГЛИЯ, КЕМБРИДЖ. 1912 ГОД.Сад в Кембридже. Средневековая процессия посвящения в почетные доктора Кембриджского университета.
Герольд-жезлоносец. За ним — канцлер и три пажа. Дальше Павлов в берете и мантии. По своей привычке быстро ходить он никак не может приноровиться к этому торжественному, заупокойному шагу.
Оглянувшись на него, канцлер вынужден тоже прибавить шаг.
Равняется по Павлову и хвост процессии…
Изумление на лицах профессуры и студенчества Кембриджа. Никогда еще эта церемония не шла в таком странном темпе.
Темные своды готического актового зала. На возвышении перед канцлером стоит Павлов.
Развернув свой свиток, аудитор — специальный оратор, представляющий новых докторов, — читает по-латыни цветистое приветствие, прославляющее Павлова и его работы по пищеварению. В толпе, заполняющей зал, Серафима Васильевна и Владимир.
С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а (встревоженно). Что с отцом? По-моему, он недоволен.
Однако все обходится благополучно. Канцлер жмет руку Павлова. Тот отвечает вежливой улыбкой. Но где-то в глазах прыгают веселые огоньки.
Хоры актового зала. Полно студентов. Когда внизу проходит Павлов, ему под аплодисменты спускают вниз на веревке игрушечную мохнатую собаку, утыканную пробирками. Это дружеская шутка. Когда-то Дарвину преподнесли здесь игрушечную обезьяну.
Взяв собаку, Павлов приветственно машет рукой студентам. Усмехнувшись, показывает жестом, что у собаки нехватает фистулы на щеке.
Серафима Васильевна и Владимир с трудом протискиваются сквозь толпу.
Старинная комната со сводами. Видимо, такой она была еще сто, если не двести лет назад. Павлов расхаживает по комнате, забыв, что он в берете.
В л а д и м и р. Может быть, ты объяснишь нам, что тебя смешило, отец?
